Александрийское звено - Страница 86

К оглавлению

— Отдай должное не мне, а Стефани.

— Я уверен, что она рядом с тобой, так что поздравляю, Стефани, отлично сработано!

— Всегда к твоим услугам, Ларри.

— Однако это мало что меняет, — продолжал Дейли. — Все те события, о которых я говорил, идут своим чередом.

— Тебе придется остановить их, Дейли, — сказала Стефани.

— Хочешь обсудить это? — спросил Дейли.

Она хотела ответить, но Грин сжал ее руку.

— А что ей это даст? — осведомился он.

— Возможно, очень многое. Поскольку на кон поставлено тоже очень много.

— Больше, чем твоя задница? — не удержалась Стефани.

— Гораздо больше.

— Ты ведь соврал, сказав мне, что ничего не знаешь про Александрийское Звено, не так ли? — спросил Грин.

— «Врать» — это очень грубое слово, Брент. Я скорее утаил некоторые факты в интересах национальной безопасности. И за это я должен платить такую цену?

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, цена вполне разумная.

Дейли прекрасно понимает, что они могут предать его тайны огласке в любую минуту, думала Стефани. И у нее, и у Грина было предостаточно знакомых журналистов, которые с радостью выплеснули бы ушат грязи на администрацию президента.

— Ладно, — со скорбным вздохом произнес Дейли. — Где мы встретимся?

Стефани заранее приготовила ответ:

— В людном месте. Там, где толпа людей.

— Не самая лучшая мысль.

— Либо так, либо никак.

Некоторое время трубка молчала, а затем Дейли произнес:

— Говори, где и когда.

51

Лиссабон, 19.40

Проснувшись, Малоун обнаружил, что сидит на полу, прислонившись спиной к грубой поверхности каменной стены.

— Уже половина восьмого, — прошептала ему на ухо Пэм.

— Долго я был в отключке?

— Примерно час.

Он не видел ее лица. Их окружала непроницаемая тьма. Он вдруг вспомнил, где находится, вспомнил и все последние события.

— Снаружи все спокойно? — шепотом спросил он Макколэма.

— Тихо и мило.

Они покинули церковь почти в пять часов. Через верхний клирос, где находилась дверь, ведущая в клуатр — прямоугольный двор, окруженный с четырех сторон крытыми арочными галереями. Посетители расходились медленно, наслаждаясь теплыми лучами закатного солнца и фотографируя напоследок богатые украшения в мавританском стиле.

На верхней галерее укрыться было негде, но, спустившись вниз, они обнаружили одиннадцать деревянных дверей. Табличка, предназначенная для туристов, поясняла, что раньше эти тесные помещения использовались как исповедальни.

Первые десять дверей оказались запертыми наглухо, а вот последнюю Макколэму удалось открыть благодаря круглому отверстию, высверленному под внутренним засовом. По-видимому, замок был сломан, и служащие проникали внутрь именно таким способом: просовывали в отверстие какой-нибудь металлический стержень, отодвигали с его помощью засов, и дверь отворялась. Макколэм использовал тот же нехитрый прием, пустив в ход появившийся из его кармана нож внушительных размеров.

Малоун не знал, что его новый спутник вооружен. Разумеется, Макколэм не мог провезти нож в салоне самолета, но в лондонском аэропорту он сдал в багаж небольшую сумку, которую затем оставил в камере хранения аэропорта Лиссабона. Там, очевидно, и находился нож. Малоун тоже оставил в одной из ячеек камеры хранения одну важную вещь, а именно ранец Хаддада. То, что Макколэм умолчал о том, что он вооружен, только усилило подозрения Малоуна.

Дальше располагалась еще одна темная каморка, в которую из церкви мог зайти для исповеди кающийся грешник. Вся эта клеть была разделена на две части сетчатым металлическим экраном.

Малоун воспитывался католиком и помнил примерно похожие, хотя и более простые конструкции в своей церкви. Он никогда не понимал, почему не должен видеть священника, отпускающего ему грехи. Когда он спросил об этом обучавших его монахинь, они просто ответили, что «так надо». Впоследствии Малоун понял: католическая церковь четко знает, что делает, но не любит объяснять зачем. Отчасти из-за этого со временем он перестал исповедоваться и соблюдать другие религиозные обряды. Малоун взглянул на светящийся в темноте циферблат часов на запястье Пэм. Они показывали почти восемь. Рановато, но церковь уже три часа должна быть закрыта.

— Снаружи не было слышно никакого движения? — все так же шепотом спросил он Макколэма.

— Ни звука.

— Тогда начнем. Торчать здесь дальше не имеет смысла.

Малоун услышал, как щелкнуло открывшееся лезвие ножа Макколэма, затем послышался скрежет металла о металл, и дверь исповедальни со скрипом распахнулась. Он встал на ноги, но ему пришлось пригнуться, поскольку потолок каморки был очень низким.

Они вышли на нижнюю галерею, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом после трех часов, проведенных в тесной и душной конуре. В открытом дворе неярко горели слабые лампы, и их свет, перемежаясь с густыми тенями, образовывал причудливые узоры, тянущиеся от арки к арке. Малоун прошел под ближайшей к нему аркой и посмотрел в ночное небо. В сочетании с беззвездной ночью темнота, царящая в сумрачном дворе, казалась еще более непроницаемой.

Он направился прямиком к лестнице, ведущей на верхний клирос, уповая на то, что дверь, через которую они вышли из нефа три часа назад, осталась незапертой. К счастью для них, так и оказалось.

В нефе царила кладбищенская тишина.

Сквозь мозаичные окна пробивался свет внешних прожекторов, омывавших наружные стены монастыря, а в самой церкви горели лишь несколько тусклых голых лампочек.